«Неделю жил на 100 рублей и ел «Роллтон»: казанец из Венской оперы начинал в Москве курьером и таксистом

Илья Казаков: «Знаете, у нас есть такая система: сначала надо сделать карьеру в Европе, потом на тебя смотрят в России по-другому» Фото предоставлено Ильей Казаковым

«У меня еще есть время для того, чтобы стать популярным в Казани»

— Илья, прямо сейчас вы делаете успешную карьеру в одной из главных оперных столиц Европы, однако в Казани об этом не говорят. Вам не обидно, что в родном городе не знают, что их земляк — солист Венской оперы?

— Наверное, нет. В Казанском музыкальном училище и консерватории я учился на факультете хорового дирижирования и не планировал быть солистом Венской оперы. К тому же у меня еще есть время для того, чтобы стать популярным в Казани. Мои друзья и знакомые знают, чем я занимаюсь, а вот новое поколение студентов, видимо, уже нет. Я бы хотел выступать на родине с концертами и спектаклями, но пока не приглашают.

Знаете, у нас есть такая система: сначала надо сделать карьеру в Европе, потом на тебя смотрят в России по-другому. Как оперный солист я больше пел в Москве, а в Казани учился и работал регентом в храме святителя Варсонофия. О карьере оперного певца начал задумываться только после переезда в столицу.

— Как вы попали в храм?

— В училище я искал подработку и пел на службах в разных храмах. Атмосфера для меня была привычной, так как я с детства ходил в храмы. В храме Святителя Варсонофия я задержался подольше, и, когда оттуда ушла регент, батюшка вышел к нам и спросил, кто может подирижировать на Пасху. Я согласился и в итоге отработал там три года. У меня было два хора — профессиональный и любительский, где пели очень талантливые женщины. Потом поступил в консерваторию, проучился три года и меня забрали в армию в ансамбль Александрова.

— Обучаясь хоровому дирижированию в Казани, не могли представить, что ваша карьера повернется таким образом?

— Изначально у меня не было цели петь сольно: я мечтал быть симфоническим дирижером. Но все равно все детство пропел, и в итоге голос взял свое. Мне все вокруг говорили: «Если у тебя есть талант, грех им не воспользоваться — надо петь». И вот все получилось. Конечно, с большим трудом: я сильно рисковал, да и пока не скажу, что добился многого. Я сейчас пою в Венской опере, у меня много целей, и, чтобы их достичь, нужно много работать, что я и делаю.

«Изначально у меня не было цели петь сольно: я мечтал быть симфоническим дирижером. Но все равно все детство пропел, и в итоге голос взял свое». В партии Варлаама в спектакле «Борис Годунов» Венской оперы Фото предоставлено Ильей Казаковым

«Рад, что попал на дирижерско-хоровое отделение и получил универсальное образование»

— Вспомните о вашем обучении в казанских музыкальном училище и консерватории. Выходят ли сегодня оттуда специалистами?

— Уровень образования очень высокий: все, чего я сейчас достиг, случилось благодаря казанским училищу и консерватории. Я рад, что попал именно на дирижерско-хоровое отделение и получил универсальное образование. На дирхоре мы занимались и вокалом, и теорией музыки, и фортепиано, и дирижированием. И здесь, в Вене, я на хорошем счету, потому что могу выучить партию за два дня. Кстати, мой старший коллега и друг Алексей Тихомиров тоже учился в Казани на дирижера хора, потом переехал в Москву и сделал большую карьеру оперного певца. Я в каком-то смысле пошел по его стопам.

Я безмерно благодарен своим казанским педагогам — Любови Алексеевне Дразниной, Дине Альбертовне Венедиктовой, Альфие Ибрагимовне Заппаровой, Владиславу Георгиевичу Лукьянову… Это люди, с которых хочется брать пример. Атмосфера в училище и консерватории побуждала развиваться непрерывно. Мы пели в акапельном квартете, ездили на гастроли по городам России, в Италию и Германию. Весь этот опыт пригодился мне в будущем, например в работе в капелле имени Юрлова. Я до сих пор помню, как на первом концерте пел «Реквием» Верди. Со мной никто не репетировал, мне просто дали ноты и сказали: «Пой!» Благо я был готов к этому, все быстро прочитал с листа и на концерте пел, как будто долго репетировал.

— Сложно было решиться на переезд в Москву? Ведь вы не окончили Казанскую консерваторию и перевелись в Государственный музыкально-педагогический институт имени Ипполитова-Иванова.

— Нет, все случилось быстро. После службы в армии я переехал в Москву и устроился на работу в капеллу Юрлова, а уже после Геннадий Александрович Дмитряк (художественный руководитель и главный дирижер Государственной академической хоровой капеллы России им. Юрлова, — прим. ред.) посоветовал мне поступить в Ипполитовку. Не знаю, судьба это или нет, но все произошло спонтанно.

— С кем из Казанской консерватории сейчас поддерживаете связь? И кто из ваших коллег-студентов делает карьеру в опере?

— Об Алексее Тихомирове я уже говорил, хотя мы с ним разных поколений: когда я поступил в училище, Алексей уже был в центре оперного пения имени Вишневской и выступал как солист. Я слышал о нем всю жизнь, и нас даже сравнивали (два баса из Казани, двое «больших ребят»), а познакомились мы, когда я попал в «Геликон-оперу». В театре я дебютировал в партии Собакина в «Царской невесте» Римского-Корсакова, эту роль делил с Тихомировым, и он мне помогал, ходил на репетиции, давал советы. Однажды на репетиции я спел арию, Леша поднял большой палец и сказал: «Все отлично, не переживай». Это придало мне уверенности.

Связь поддерживаю со многими однокурсниками и ребятами из церковного хора, но не так часто: когда люди долго не видятся, общение сходит на нет. Из казанских хоровиков моего поколения вроде никто не поет в театре, о вокалистах, увы, не знаю. Многие знакомые дирхоровцы сейчас работают в музыкальных школах, своему консерваторскому другу Руслану Абдрафикову я когда-то помог устроиться в хор МВД, а на днях ему присудили звание заслуженного артиста РТ. Другая моя коллега, Елена Остроумова, сейчас кастинг-директор в театре имени Джалиля. Мы с ней на связи по части возможных проектов.

— А в целом какие у вас сегодня отношения с Казанью? Успеваете следить за музыкально-театральной жизнью города?

— Да, по возможности. Мне нравится проект «Кара пулат». Я лично знаю ее автора Эльмира Низамова и пел в этой опере о Болгаре в театре имени Тинчурина. Эльмир — шикарный композитор, очень утонченный, образованный, воспитанный. У него есть прекрасные сочинения для хора, а когда он создал «Кара пулат», я понял, что это мастер высокого класса. К тому же Эльмир еще молод и успеет написать много хорошей музыки. Мне нравится, что Низамов — универсальный и разноплановый автор, но вместе с тем в его сочинениях есть национальный колорит. Это важно и хорошо для республики.

Мой друг Айрат Ганиев успешно поет в оперной студии Казанской консерватории, а недавно стал заслуженным артистом РТ. А так смотрю фрагменты спектаклей театра имени Джалиля в соцсетях. Репертуар понятен, но не скажу, что я изначально хотел делать оперную карьеру в Казани. Я пою по-татарски с акцентом, и, когда солировал в акапельном консерваторском квартете Jolly Guys, это воспринимали плохо. Так что я понял — в ТАГТОиБ мне будет сложно, там солисты должны чисто петь на татарском языке, чтобы исполнять национальные оперы.

— Но в театре имени Джалиля такие спектакли, кстати, идут 1–2 раза в сезон.

— Сейчас, к сожалению, да, раньше их было больше. Хотелось бы чаще видеть в репертуаре театра национальные оперы и балеты.

«Первые два года я был в оперной студии театра, но мне повезло — нам сразу давали возможность петь на сцене. За второй год студии я спел 75 спектаклей — это больше, чем у некоторых солистов» Фото предоставлено Ильей Казаковым

«Важно заразить зрителя энергией, тогда нужные краски в голосе возникают сами собой»

— Как от хорового дирижирования вы пришли к вокалу? Занимались частным образом? Среди ваших учителей — солист Детского театра имени Сац Александр Цилинко и педагог ансамбля Александрова Мария Рядчикова.

— Да, я занимался частно. В армии меня смотивировали старые мастера из ансамбля Александрова, которые пели там еще с 60-х годов. Они говорили, что у меня есть голос, слух, талант и я должен петь. Многие подсказывали что-то по музыке, советовали слушать Николае Херля (румынский оперный баритон — прим. ред.), которого я до сих пор очень люблю. В какой-то момент я просто уволился из капеллы Юрлова и начал выступать сольно. Пел бесплатно песни Магомаева и Кобзона в Центральном доме ученых (ЦДУ), военные композиции в церкви на концерте в честь Дня Победы, выступал на Дне города в Царицыно. Так постепенно пришел к опере: случайно подался на конкурс Галины Вишневской, выучил две арии и прошел.

К конкурсу меня готовил Александр Петрович Цилинко, к которому я попал через своего друга. А Мария Викторовна Рядчикова помогла устроиться в ЦДУ. Она до сих пор со мной на связи, дает ценные советы о том, как работать со словом, передавать зрителю смысл арии или романса. Просто петь красиво недостаточно, особенно в театре. Взять ту же арию Кончака из «Князя Игоря» Бородина. Она не про красивое пение: там важно правильно подать себя на сцене, создать атмосферу, заразить зрителя энергией. Тогда нужные эмоции и краски в голосе возникают сами собой.

— Другой именитый бас, связанный с Казанью, Михаил Казаков, еще и ваш однофамилец. Вас никогда с ним не путали?

— Нет, меня путали только с Тихомировым. А Михаила Казакова я слушаю с детства, мне приятно, что он тоже из Казани и сделал блестящую карьеру. Лично мы не знакомы, но для меня это был пример. Конечно, подкупает, что Михаил Владимирович — мой однофамилец, я порой думаю, вдруг у нас есть общие родственники, кто знает… Его Борис — один из лучших Годуновых прямо сейчас (речь о титульной партии в опере Мусоргского «Борис Годунов» — прим. ред.). У Казакова есть свой образ этого героя — нежный, боязливый. Он потрясающе чувствует музыку, пропуская ее через себя. И, конечно, главные плюсы Михаила Владимировича — его голос и техника. Я смотрел финал XII конкурса имени Чайковского, где Казаков пел арию короля Рене из «Иоланты», и это было феноменально. У него невероятный уровень, до которого мне идти еще очень долго.

— Ансамбль Александрова, где проходили военную службу, чем вам запомнился?

— Осталось много воспоминаний. Я думал, что буду петь с первого дня, но оказалось все наоборот: первые три месяца мы убирали снег, делали зарядку, подшивали одежду и чистили картошку. А уже потом пошли первые концерты в Кремле и «Крокус Сити Холле». Я близко видел Льва Лещенко, Григория Лепса, других наших звезд и понимал, что это не то чтобы успех, но приятно. Нагрузки, правда, были серьезными. Помню, как не спал сутки в наряде и потом ехал на концерт, стоял на сцене и едва не терял сознание. У меня остались армейские друзья-певцы, с которыми я держу связь. Например, Эдуард Дзюба — участник проекта «Голос». Он не прошел слепые прослушивания, но спел великолепно, зрители даже писали петицию, чтобы его вернуть. Сергей Шнуров тогда предложил ему спеть песню «На лабутенах», а Эдик прошел мимо и сказал: «Не знаю слов. Я хотел петь Магомаева».

Также иногда пели перед солдатами в воинских частях и домах культуры. Было неловко, что мы служим в таких условиях, а ребята — совсем в других. Все же у нас было немного привилегированное положение. Ребята не знали, что мы такие же солдаты, как и они. У нас имелась выходная форма, мы командовали парадом, и нам все помогали.

Илья Казаков (слева) в партии Цуниги в спектакле Венской оперы «Кармен» с Элиной Гаранчей (Кармен) и Петром Бечалой (Дон Хозе) Фото предоставлено Ильей Казаковым

«Неделю жил на 100 рублей и полгода работал в такси»

— Первый большой успех пришел к вам в 2019 году — спецприз в конкурсе Галины Вишневской, вскоре попали в труппу «Геликон-оперы». На тот момент вы чувствовали, что уже чего-то добились в профессии?

— На конкурсе Вишневской я дошел до финала, и для меня это была победа. Цилинко говорил: «Наша задача — дойти до второго тура». А я прошел в третий, учил арии за два дня до финала и в итоге получил возможность учиться в центре оперного пения Галины Павловны. В тот год все случилось очень быстро: в мае я был на конкурсе, в сентябре попал в центр оперного пения, в октябре — на «Большую оперу», откуда Дмитрий Бертман (генеральный директор – художественный руководитель «Геликон-Оперы» — прим. ред.) пригласил меня в «Геликон-оперу». А в декабре уже поехал в оперное агентство Мюнхена, где мне предложили петь в Вене.

— Как сложились ваши три месяца в «Геликон-опере»?

— Я спел два спектакля — Собакина в «Царской невесте» и Тома в «Бале-маскараде» Верди. А когда вернулся из Мюнхена, то начался ковид, театры закрылись, и я пошел работать доставщиком еды. То есть первый месяц я сидел дома, так как боялся заболеть и всех заразить. Зарплаты хватало только на оплату кредита. Я неделю жил на 100 рублей и ел «Роллтон», а потом друг прислал мне еду и я узнал у курьера, как устроиться в службу Dostavista. Две недели работал по 12 часов, в день проходил по 40 тысяч шагов, но все равно получал мало. Теперь всегда даю курьерам чаевые, потому что это дикий труд.

Потом я устроился в такси. Меня сразу взяли в тариф «комфорт плюс», дали хорошую машину, и я работал полгода, не зная, поеду ли в Вену (консульство было закрыто, и визы не открывали). Я считаю, что в любом деле нужно добиваться успеха, поэтому на тот момент решил стать лучшим таксистом. Изучал людей и через месяц уже понимал, кому нужно включить кондиционер, кому выключить, кому какую музыку поставить. Некоторым включал классику. В итоге в такси у меня был высокий рейтинг и много хороших отзывов. А в июле мне написали из Венской оперы: «Быстро делай документы и приезжай». Я метнулся в консульство, собрал чемодан и дорогущим транзитным билетом через Стамбул улетел в Вену.

— Попасть в «Геликон-оперу» вам помогло участие в кастинге телепроекта «Большая опера», где вы пели песню Варлаама из «Бориса Годунова» и арию Филиппа из «Дона Карлоса». Летом прошли съемки очередного сезона программы. Насколько важно певцам сегодня участвовать в подобных проектах?

— Мой случай неординарный. Я спел на кастинге, и меня пригласили в «Геликон-оперу», то есть я нашел работу, не участвуя в «Большой опере». Меня хотели взять в проект, но гендиректор канала «Культура» предложил мне дать возможность другим певцам проявить себя, и я согласился. То, что со мной случилось, — чудо, ведь даже участие в программе не гарантирует артисту контракты и работу. Думаю, певцам стоит участвовать в таких проектах: они дают популярность и учат работать на камеру. Но это очень опасная дорожка — рассчитывать на успех после прослушивания или программы. Нужно работать не переставая и не надеяться на удачу. Мне часто говорят, мол, ты уже солист Венской оперы и можешь успокоиться. Я отвечаю: нет, в нашем деле надо быть в форме каждый день и доказывать, что ты лучший, потому что конкуренция очень большая.

«Не мог упустить этот шанс»

— В 2020 году Венская опера объявила о создании своей оперной студии и вас туда пригласили. Легко было на это решиться?

— Нет, непросто. Я переживал, как на это отреагирует Дмитрий Бертман, которого я очень уважаю. Мы душевно поговорили в его кабинете. Дмитрий Александрович сказал, что это моя карьера, моя жизнь, и отпустил меня. Так что я уехал со спокойной душой. Все-таки Венская опера — один из лучших театров мира. Сейчас там поют все оперные звезды и то, что я стою с ними на одной сцене, общаюсь, перенимаю их опыт, невероятно. Я не мог упустить этот шанс. Некоторые люди отговаривали меня ехать, говорили, что в Европе остаются певцы без голоса, но я так не думаю. Я впервые вошел в театр на прослушивание и почувствовал, что это мой второй дом. Там пели мои любимые мастера, на которых я равнялся в юности, — Николай Гяуров, Чезаре Сьепи. И, конечно, меня потрясла огромная сцена.

— Как проходила ваша адаптация в Вене?

— Занимательно. Я приехал и приготовился дебютировать, но через два месяца снова началась пандемия и все закрылось. В Австрии очень строгие меры предосторожности. Мы делали тест на коронавирус каждый день, а на репетициях пели в респираторах FFP2. Помню как Йонас Кауфман репетировал оперу Бриттена «Питер Граймс». Была сцена, где он поет сольный кусок, и на сцене нет никого, но он должен петь в маске. Я видел, как ему тяжело, потому что из FFP2 воздух не выходит. В один момент он сорвал маску и начал кричать: «Я не могу так петь, у меня уже нет здоровья!» Мы все были в большом стрессе, и не хочется вспоминать это время.

Первые два года я был в оперной студии театра, но мне повезло — нам сразу давали возможность петь на сцене. За второй год студии я спел 75 спектаклей — это больше, чем у некоторых солистов. Зарплатой доволен, но все равно для подработки пою в церковном хоре, могу выступить на свадьбе или у друзей. Уровень жизни здесь высокий и цены тоже.

Вначале было сложно, так как я приехал в Вену без знания английского и немецкого языков. В Москве пытался учить их сам, но работа в такси отнимала все время. В первый месяц я использовал на улице Google Translate. Помню, как зашел в Starbucks, ввел в телефон, как будет «я хочу кофе», и говорю кассиру: «I would like cappuccino». Он что-то спросил, я не понял и ответил: «To go» («с собой» — прим. ред.). Прошло минут 10, я не понимаю, где мой кофе, а потом вижу, как работник с чашкой капучино кричит: «To go! To go!» Оказывается, он спросил мое имя, а я сказал: «To go». Беру свою чашку, и на ней написано «To go» (смеется). Сейчас я уже неплохо говорю и на английском, и на немецком, регулярно занимаюсь языками. Но немного труднее стало формулировать фразы по-русски.

— В сентябре стартовал новый сезон в Венской опере. Какие у вас ожидания, какие премьеры планируются с вашим участием?

— В этом сезоне у меня будет небольшой отдых, так как в прошлом году я очень много пел. Летом репетировал партию Гремина в «Евгении Онегине» Дмитрия Чернякова. Но, к сожалению, Дмитрий Феликсович счел, что я слишком юн для Гремина. В принципе, я с ним согласен, потому что у Чайковского князь — человек, проживший жизнь, его должен петь опытный солист 50–60 лет, а у меня еще молодой голос. Возможно, скоро мне дадут роль Колена в «Богеме» Пуччини, еще буду петь во «Франческе да Римини» Рахманинова с дирижером Кириллом Петренко в Берлинской филармонии. А в следующем году выступлю на Зальцбургском фестивале — его программа еще обсуждается.

Все остальные партии, запланированные в этом сезоне, уже есть в моем репертуаре. В октябре с очень хорошим составом буду петь посланца Венецианской республики Людовико в «Отелло» Верди. Главную партию в спектакле исполнит Йонас Кауфман, а роль Яго — Людовик Тезье. Это два легендарных певца, и я счастлив быть с ними на одной сцене. В «Травиате» Верди спою партию доктора Виолетты. Это очень ответственно: я почти все время на сцене, пою много ансамблей, и в конце — сольный номер.

— В прошлом сезоне вы спели царя Египта в «Аиде» с сумасшедшим по звездности даже по меркам Европы кастом — Анна Нетребко, Йонас Кауфман, Элина Гаранча и другие. Как попали в этот проект, что испытывали и какие советы услышали от именитых коллег?

— У меня не было слов, когда я узнал, что буду петь в этой продукции. Нетребко, Кауфман и Гаранча сегодня главные оперные звезды, и то, что я попал с ними в один спектакль, невероятно. Приятно, что все трое очень простые, душевные люди, на меня никто не смотрел свысока. С Йонасом мы много шутили за сценой. В первый день я к нему подошел, сказал, что меня зовут Илья, и в шутку спросил его имя. Он засмеялся, и с тех пор мы тепло общаемся. Это люди с чувством юмора, отличные коллеги, и мне с ними комфортно работать. На счет советов — в Европе не принято их давать, если если человек не просит. Тебя могут только похвалить и поддержать. Вот Элина Гаранча разговаривает по-русски и часто говорит мне: «Молодец!»

— В октябре вы заявлены в 8 спектаклях театра. Довольны ли своей карьерой в Венской опере и чего в идеале хотите достичь здесь?

— Я всем доволен и даже рад, что сейчас пою чуть меньше, так как работал весь прошлый год без отпуска — летом пел на фестивале «Санкт-Маргаретен» в Австрии. 7 месяцев назад у меня родился сын, мы с женой очень устаем, поэтому люфт пришелся кстати. Но я уже знаю, как буду развивать свою карьеру. Все нужно делать с умом, постепенно, не гнаться за репертуаром и большими деньгами. Если я взял роль, то стараюсь ее оттачивать, доводить до совершенства и лишь потом переходить к следующей. Очень важно брать партии для своего голоса — иногда ария какого-то героя подходит, а партия в целом ломает голос. У меня есть время развиваться: половина ролей басов — это отцы и деды, а я еще так молод! (смеется).

«Нынешний директор стремится сделать из традиционного театра более современный»

— Расскажите о репертуарной политике Венской оперы. На чем она строится?

— Нынешний директор Богдан Рошчич стремится экспериментировать, старается сделать из традиционного театра более современный. Он приглашает авангардных режиссеров и в каком-то смысле даже ломает систему: некоторые спектакли публика встречает не овациями, а криками «бу!». Например, наша «Травиата» — о девушке-инфлюэнсере, которая продвигает себя в соцсетях. Но классические постановки в театре тоже есть и уже воспринимаются как глоток свежего воздуха. Людям надоедает смотреть на костюмы из переработанного пластика и пустоту на сцене, поэтому важен баланс между традицией и новациями. У нас он есть, также представлен разноплановый репертуар: русская, французская, итальянская, немецкая опера. Но главный курс все же на современность и свежесть.

Думаю, это правильно: в театре нельзя стоять на месте. Какие-то перегибы в итоге приведут к золотой середине, и в актуальных декорациях будут разворачиваться по-настоящему глубокие спектакли, со множеством смыслов и связями между персонажами. Бывает, смотришь постановку и понимаешь, что она проработана годами и не рядовым автором, а такими мастерами, как Дзеффирелли. Среди современных оперных режиссеров они уже есть, например Дмитрий Черняков. Но в целом европейские мастера больше занимаются внешним обликом спектакля. А мы, особенно музыканты, привыкли отталкиваться от внутреннего.

— Много ли сейчас в Вене поет русскоязычных певцов? Аида Гарифуллина была любимицей прежнего интенданта Доминика Мейера, а сейчас редко здесь поет, хотя Вена для нее почти родной город. Раньше в труппе была еще одна солистка из Татарстана — Ильсеяр Хайруллова, которая сегодня поет в немецком Касселе. Знакомы ли вы с ними?

— Приглашенных певцов из России здесь по-прежнему много. У нас поют победительница «Большой оперы» Василиса Бержанская, солист Михайловского театра Дмитрий Головнин, победительница прошлого конкурса имени Чайковского Мария Баракова, часто приезжает Ильдар Абдразаков. Также среди наших солистов — Сергей Кайдалов, Евгений Солодовников, моя коллега по центру оперного пения Дарья Сушкова. Запрета на русскую культуру и русских певцов здесь нет, возможно просто поменялся состав и кто-то ушел.

Ильсеяр Хайруллова пела в Венской опере до меня, к сожалению, мы не знакомы. Аида Гарифуллина при новом руководстве приезжает не так часто: в прошлом году один раз пела Джильду (в «Риголетто» Верди — прим. ред.), и то ее попросили, потому что другая певица заболела. С ней мы тоже не знакомы, но я очень хочу познакомиться. Уже продумал, как подойду к ней и заговорю по-татарски: покажу, что мы из одного города.

— Не испытываете ли проблем в Вене из-за того, что вы из России?

— Нет, ни в жизни, ни в театре. Я ожидаю этого, но пока мне и моей семье в Австрии комфортно.

— Правда ли, что сегодня Венский театр посещают в основном люди старшего поколения, а молодежь не любит оперу?

— Конечно, нет. Возрастные зрители могут заполнить зал на 70 процентов только из-за цен на билеты или наличия абонемента. А студенты ежедневно стоят на галерке за 10 евро. В Вене много музыкальных университетов, где учится молодежь из разных стран. Со многими я дружу, и все они посещают оперу с удовольствием.

«Я открыт для предложений из России, но пока даже с родителями не могу видеться часто»

— Насколько жесткий у вас контракт в Венской опере? Можете ли выезжать из Вены и выступать где-то еще?

— Да, но на очень короткий срок, и это выглядит бесперспективным. У нас постоянно идут горячие споры с дирекцией о том, что солисты не могут гастролировать. Но здесь система жестче, чем в России, и контракт надо отрабатывать. На всех репетициях, коучингах с пианистом, фотосессиях артист обязан быть, плюс много нагрузок в виде страховок (замен): если певец, назначенный на спектакль, заболел, ты должен выйти вместо него. В этом сложность быть солистом Венской оперы. Я учу много партий, но не пою их на сцене.

— В Татарском театре оперы и балета имени Джалиля вы пока не пели ни разу. Поступали ли вам предложения выступить на родной сцене и хотите ли вы сами этого?

— Я бы хотел, и даже шел разговор о приезде на Шаляпинский фестиваль, но конкретного предложения не было. А последние три года я и сам фактически не могу выехать не то что в Россию, а даже в соседнюю Германию. Там мне предлагают петь с крупными дирижерами — Теодором Курентзисом, Владимиром Юровским и Кириллом Петренко, но расписание не позволяет. Мой контракт действует до 2025 года, и затем, я надеюсь, удастся выступить в Казани. К тому времени я еще больше окрепну и освою новый репертуар.

Я открыт для предложений из России, но пока даже с родителями не могу видеться часто. Последний раз был в Казани полтора года назад и не знаю, когда прилечу снова. Пока будем встречаться на нейтральной территории: сейчас есть проблемы с транспортом и в целом сложное время. Никто не гарантирует, что я приеду домой и потом спокойно вернусь в Вену.

— Знают ли в Вене и других городах Европы театр имени Джалиля?

— О других городах не скажу. В Вене в основном на слуху Большой и Мариинка, но некоторые музыканты знают о Казани и ТАГТОиБ больше, чем мы с вами. Их мало, но они есть. Не скажу, что театр имени Джалиля очень известен, но австрийцам известно, что в Казани родился Шаляпин и там есть фестиваль его имени, поэтому им интересно узнать о театре.

Руководитель студии Венской оперы Михаэль Краус — большой знаток русской музыки. Мы вместе работали над партией Варлаама в «Борисе Годунове», и он помог мне ее раскрыть. Раньше я думал, что Варлаам — веселый, пьяненький чудак, а на самом деле это трагический и даже драматический образ. У него внутри столько боли, это потерянный человек, который пьет, потому не может осознавать, что он уже не в монастыре, и во всех трактирах рассказывает историю о Казани.

— Недавно вы создали собственный проект на YouTube «Острый реПОДКАСТ», где беседуете со звездами оперы. Первый выпуск был с солистом Мариинского театра Владиславом Сулимским, хорошо известным и в Казани. Как пришла идея подкаста и кого еще из гостей планируете пригласить?

— Летом мы с моим другом Сергеем Кайдаловым пели «Кармен» на фестивале «Санкт-Маргаретен». Идея возникла за пять минут: мы обсуждали, что интересного можно делать параллельно с пением, и я предложил вести подкаст. В Вене для этого есть все возможности: здесь живут многие звезды оперы, кто-то постоянно приезжает. Мне хочется стереть границы между неизвестным и очень известным певцом, говорить с ними наравне о насущных и даже бытовых проблемах артиста. Оперные певцы тоже люди, и я хочу показать это зрителю, сделав его участником разговора. Этого мне не хватает во многих интервью с солистами оперы.

Мне было очень интересно беседовать с Владиславом Сулимским. Второй выпуск будет с Еленой Стихиной, мы в последний момент поймали ее в Зальцбурге и с тяжелым оборудованием помчались снимать разговор. Планируется много гостей, не только певцов, но и оперных режиссеров, художников, агентов, критиков (с одним из них я уже договорился). Главный босс, конечно, Анна Нетребко. Название «Острый реПОДКАСТ» созвучно фразе «острый репортаж», которой Анна открывает свои сторис в одной из соцсетей. Очень хочется ее пригласить, хотя я не надеюсь (смеется). Не буду раскрывать, кто уже согласился, но в планах есть беседы с иностранными гостями. Они будут на английском языке с субтитрами, так как подкаст рассчитан на русскоязычную публику. Буду рад, если в России наш проект оценят и полюбят.